Поединок

[Rippling Ophelia]

Название: EMANSY’S 07-GHOST, Капитель 3. Поединок
Автор: София Эманси
Бета: есть желающие?..
Фендом: 07-GHOST
Рейтинг: R
Пейринг: Кастор\Хакурен… И может быть, всё-таки уже Фрау\Хакурен?.. Ну ещё прозрачный намёк на Видо\Лабрадор.
Размер: миди
Дисклеймер: герои и мир принадлежат мангаке, данное произведение не имеет коммерческого характера
Предупреждение: ядрёный ООС, местами АУ, слэш, возможно жестокость. Бессовестное издевательство над персонажами.
Жанр: всё ангстовее и ангстовее…
Размещение: с моего разрешения
Саммари: Продолжение фанфиков «Способный ученик» - «Взгляд из глубины тёмного сердца». Напряжение между заклятыми друзьями достигает своего апогея. Дуэли не избежать – но кто же выйдет победителем из этого поединка?..

Если погиб ты, значит, сильнее он, а твои объяснения, что тут было не всё честно и справедливо, опоздали ровно на твою смерть.
Н. Козлов, «Философские сказки»

Вы не поняли, лорд,
Я отнюдь не прошусь к вам в чертог.
Мне вот только казалось,
Нам есть, что поведать друг другу.
А. Макаревич, «Место, где свет»

«Мы с Кастором всегда были лучшими. Всегда и во всём. Только он вызывал у окружающих восхищение, а я ужас. Нельзя было представить двух более разных людей, чем мы…
Рафинированный аристократик, всю жизненную примудрость почерпнувший из умных книжек… таким Кастор казался на первый взгляд. Подчёркнуто вежливый, уравновешенный, приятный в общении. Но когда я впервые увидел его, то сразу понял – он много добьётся. Просто поразительно, как пацан, который ещё и совершеннолетия не справил, может быть таким отчаянным карьеристом! Да, Кастор всегда умел располагать к себе людей. Ну и конечно, зайфоном владел мастерски. Очень редкого, связывающего типа. Никогда я не видел подобного – его нити одинаково хорошо крошили бетон и оживляли мёртвых… Однажды я подошёл к Кастору и спросил, как ему удаются подобные вещи. Ну а этот позёр всего лишь презрительно посмотрел на меня и отвернулся. Ещё бы… Его реакция была вполне предсказуема, если вспомнить, какую репутацию я имел тогда.
Бастиен, бедный мой учитель Бастиен!.. Сколько же я нервов ему измотал за годы учёбы! Но разве я, ещё совсем ребёнком прошедший ужасы Раггской войны и потерявший на ней всех, кто был мне дорог, мог осмыслить такие понятие как «бог» и «дисциплина»? Моя душа жаждала мести, за друзей и родных, за ту часть себя, которую я потерял, как мне казалось, безвозвратно… Я мечтал резать глотки врагам, заставляя их захлёбываться собственной кровью, а вместо этого зануда Бастиен приказывал мне читать книги и разучивать молитвы. Как тут не взбунтоваться?! Ох, что я вытворял… Я стал ожившим кошмаром обитателей церкви. От моих проделок стонали все, и, конечно же, первым делом, мой учитель. Теперь мне стыдно за это, ведь Бастиен желал мне добра. Но разве мог я тогда понять его мотивы?! А вот теперь и извиниться не выйдет, мой учитель погиб, так и не дождавшись дня, когда смог бы мной по-настоящему гордиться.
При всей нашей с Кастором различности, было у нас кое-что и общее. Несмотря на наши успехи и таланты, мы оба ощущали себя в церкви чужими. Кастор прекрасно обретался бы при дворе, плетя интриги и вступая в заговоры. А я бы примкнул к отряду повстанцев, ведущих партизанскую войну с Барсбургской империей. Но мы оба не могли воплотить в жизнь то, что казалось истинным предназначением. У нас не было выбора. Выбор сделан был за нас. Я – сосуд души Зехеля, Кастор – Феста. И нам обоим, уж поверьте, досталась непростая доля…
Да, то, что Кастор многого добьётся, видно было сразу. Куда большего, чем я… Эта мысль не давала мне покоя, когда мы оба были зелёными юнцами, не даёт и теперь. Есть люди, у которых всё выходит запросто, будто бы играючи. Кастор из таких. Ну а некоторым, чтобы достичь тех же результатов, нужно здорово потрудиться. Как мне. И всё же я, благодаря моему маниакальному упорству, не отставал от этого удачника ни в чём. Но и в Касторе дух соперничества был силён, он не мог допустить, чтобы какой-то голодранец стал ему достойным соперником… Так бы мы и бодались всю жизнь, как два барана. Но однажды…
Однажды он подошёл ко мне, и предложил свою дружбу. Куда враз вся его надменность делась?.. Кастор спокойно и откровенно объяснил, что нам лучше приятельствовать, чем враждовать. Ведь мы растём, и силы наши растут. Однажды наши демонстрации друг другу собственной крутости, могут достичь по-настоящему разрушительных масштабов. Никому от этого лучше не станет. К тому же, хотим мы того или нет, но нам придётся служить в одной церкви. И, возможно, если то понадобится, встать плечом к плечу против врага, как Зехель и Фест. Я ответил Кастору, что голову ему оторву за такие речи: мыслимо ли изображать дружбу с человеком, к которому питаешь лишь одну неприязнь?! А он расстегнул воротничок, демонстрируя свой жуткий шрам, и сказал: «Кое-кто уже пытался лишить меня головы». В его глазах появилась такая глубокая и… настоящая тоска… Именно настоящая. И я понял тогда, что Кастору очень не хватает того, что он потерял, приобретя душу Феста.
Он такой же как и я, отчаявшийся ребёнок.
Нам удалось подружиться. Удалось, хотя дружба эта была странной. Он мастерил кукол, а я носился по городу, выискивая одержимых кором. Он налаживал связи с руководством церкви, а я грызся с учителем, пытающимся ограничить мою свободу. Его острым умом и бесконечным обаянием восхищались все, кто нас окружал, а я вечно с кем-то дрался, кого-то защищал, носился на хокзиле по всему Седьмому округу, дурея от предельной скорости и ветра, хлещущего по лицу. Мы знали о мелких шалостях друг друга, и конечно, держали их в тайне: Кастор умалчивал о моей коллекции взрослых журналов, а я – о его тайной любви к предметам роскоши. Мы частенько сбегали по ночам в город, и, завалившись в первый попавшийся кабак, радовали себя запрещённым в церкви пивом и не менее запрещёнными шашлыками. А потом, сняв каких-нибудь смазливых девчонок, глушили в их фальшивых объятиях лишь только нам с Кастором понятную тоску… Думаете, мёртвым не бывает больно? Увы, когда я был жив, тоже так думал!
Кастор. Мой лучший друг и вечный соперник. Как же я вовремя не заметил, что ты превращаешься в чудовище?! Тьма пожирает твою душу. И я не знаю, как помочь тебе… Во всём виноват этот недоумок с кукольной моськой, Хакурен! Он и только он – причина твоего безумия! Ты стал другим, Кастор. Неужели сам не видишь?! Ты уже не тот пацан, с которым мы куролесили по всем притонам! Не тот Воин Света, чья мудрость и хладнокровие были достойны восхищения! Не тот удачник, что с лёгкостью проделывал небывалые чудеса!
Нет. Сейчас ты другой, совершенно другой человек. Не мой друг, не мой соперник. Ты теперь мой враг»

Сидя на подоконнике, прижавшись лбом к стеклу, Хакурен наблюдал, как умирает лето. В чуть заметной желтизне листьев, в солнце, садящемся каждый день всё раньше, в ветре, что доносит откуда-то крики птичьих стай. Тихие, полные тоски голоса… Пернатым странникам предстоит дальняя дорога – в места, где по-прежнему лето, где пекучее солнце ласкает лучами землю.
- Заберите меня с собой, птицы… - беззвучно шепчет Хакурен, - Мне холодно здесь… холодно…
На улице всё ещё стоят погожие сентябрьские деньки, и до настоящих холодов ещё далеко. Но где-то внутри, в душе Хакурена, давно уже настала бесконечная, безжалостная зима. Меховая безрукавка – очередной подарок Кастора, красивая и безумно дорогая, увы, совершенно не греет.
«Вина бы, - подумал Хакурен, дыша на озябшие пальцы – Скоро должен прийти Лаб, напьёмся снова… И может быть, тогда мне удастся хоть немного согреться»
Теперь можно называть провидца «на ты» и по имени – за последние недели столько совместно выпито, так много часов проведено за душевной беседой, что Хакурен мог смело называть Лабрадора своим лучшим другом. Но далеко не только хмельные забавы связывали их.
«Лаб знает обо мне всё. Даже то, в чём я и самому себе не готов признаться. О моей тоске. О той грязи, в которой извалял меня учитель… и валяет снова и снова… Лабрадор, мой добрый мудрый друг! Ты приходишь, когда я нуждаюсь в помощи, когда моя душа растерзана. Ты помогаешь мне хоть на время забыть о том кошмаре, на который я сам себя обрёк. Ты лечишь мои раны, когда господин Кастор меня наказывает. И пытаешься защитить от его гнева… Лаб, ну почему ты не можешь понять – так только хуже. Поверь, мне уже всё равно… а тебе из-за меня может крепко достаться! Ведь мой учитель… опасный человек…
Мир не без добрых людей. Находятся и те, кто способен испытывать сострадание даже к такому жалкому ничтожеству, как я. Лаб хоть и ведёт себя порой как шут гороховый, но добродетельнее человека чем он, просто не сыскать. А ещё господин Фрау…»
Фрау тоже однажды заступился за него – это произошло ещё до экзамена, после того, как епископ разглядел синяки на шее ученика Кастора. Между заклятыми друзьями тогда произошла серьёзная ссора, последствия которой оба ещё долго носили на лице: Кастор – глубокий порез, рассекающий бровь, а Фрау – сетку тонких ожогов от виска до подбородка, будто оставленных раскалёнными нитями. Но в итоге, их потасовка ничего не решила – отношение учителя к Хакурену если в чём и изменилось, так это в том, что он теперь старается не оставлять следы побоев хотя бы там, где это хорошо заметно – на лице и шее ученика.
«А видели бы вы, господин Фрау, мою спину… впрочем, нет. Вам лучше не знать. Я не могу допустить, чтобы вы совершили ошибку, снова заступившись за меня»
Похоже, Кастор готовится к войне. Хакурену делалось страшно каждый раз, когда мысль об этом закрадывалась в его голову. Он от всей души надеялся, что учителю ещё удастся помириться с господином Фрау, но...
«Они ненавидят друг друга. Несмотря на то, что долгие годы были лучшими друзьями. И кажется, я виноват в их раздоре… Ну зачем я не забыл о своей детской клятве, и решил во что бы то ни стало стать священником! Зачем я искал покровительства у господина Кастора! Мало того, что себя загубил, так ещё и рассорил двух самых дорогих мне людей!..»
Два самых дорогих человека.
Господин Фрау – детская любовь, пережившая годы разлуки и становящаяся всё сильнее и болезненнее с каждым днём. Безупречный кумир, вызывающий восторг и восхищение, спаситель и защитник.
Господин Кастор – властный, безжалостный мучитель, срывающий всё зло за несовершенство этого мира на своём безропотном и послушном любовнике. Но, его щедрые ласки пополам с побоями вызывали не обиду или желание мстить… а какую-то мрачную радость. Будто танцуешь под музыку, звучащую в собственной голове, среди чумного города: веселись, пока жив, ведь боль – это тоже доказательство жизни. Самое главное доказательство.
«Потому что если я когда-нибудь ещё почувствую радость, незамутнённую горьким привкусом боли, значит… меня нет больше… значит, моя душа, устав от страданий, дремлет в ладонях Лорда Небес… И мне кажется… наша встреча уже скоро… очень скоро»

Экзамен на сан священника давно позади, но Хакурен, вспоминая его, каждый раз ощущал жгучий стыд за цирк, который устроил его напарник Тейто Кляйн.
Тейто больше всего на свете любит три вещи: сражения, Бурупью и быть в центре внимания. Последнее – особенно. Видимо, сказываются благородные корни, затерявшиеся где-то в его генеалогии. И, конечно же, ощущать себя одним-из-толпы-ничем-не-примечательных-мальчишек для Тейто оказалось невыносимым. Первое, что Хакурен увидел, подойдя к зданию, где должен проходить экзамен, был его напарник, раскрасневшийся и взлохмаченный ещё сильнее обычного, стоящий в помпезной позе среди стайки абитуриентов и с надрывом произносящий пламенную речь. О том, что он вовсе не забыл своего погибшего друга Микаге, но, несмотря на это, решил продолжать жить дальше. О неотвратимости потерь, встречающихся на жизненном пути. Об истинности и благородстве Добра и Света. О смертном бое, в который он готов вступить, защищая свои идеалы… Фрау смотрел на ученика с гордостью, граничащей с обожанием. Лабрадор смущённо тёр глаза, на которых наворачивались слёзы умиления, бормоча: «Это не мальчишка, а зефир в шоколаде какой-то!». Ну а абитуриенты, слушавшие показательное выступление Тейто, попросту визжали от восторга.
Исполнив героическую балладу в первом акте, Кляйн решил устроить комедию абсурда во втором: умудрился сломать пропуск главного экзаменатора Ланса, чуть не влез в драку, и – кульминация! За пять минут до начала экзамена выяснилось, что в баклсе Тейто нет ни капли энергии! Хакурен думал, что на месте провалится от стыда: с разряженным оружием напарников запросто вышвырнули бы с экзамена, и протекция учителей не помогла бы! Повезло что Видо, ученик Лабрадора согласился поделиться энергией с Тейто, чем и спас друзей от провала.
Видо оказался отличным парнем. Очень самостоятельным и каким-то совершенно взрослым, несмотря на то, что он едва-едва успел перешагнуть порог совершеннолетия. Наверное, Видо из тех людей, которым просто необходимо о ком-то заботиться. Поэтому он тут же взялся опекать своего учителя: следил, чтобы Лабрадор вовремя ел, был одет по погоде, не спал под открытым небом… А по утрам заботливый ученик бегал на кухню, выпрашивая рассол для похмельного Лаба. Сам же Видо был совершенно равнодушен к спиртному, и не составлял компании учителю в его хмельных развлечениях. Лабрадор поначалу обижался, но потом смирился… и принялся ещё активнее спаивать Хакурена. Тот впрочем, и сам в последнее время стал охотно прикладываться к бутылке.
Считается, что вино лечит душевные раны… Хакурен бы ответил: нет, это не так. Оно лишь на время притупляет боль, острой занозой поселившуюся в сердце.
Оно позволяет немного согреться. И поверить, хоть на один миг снова поверить, что однажды…
«Господин Фрау, однажды… вы пойметё, почему я здесь, поймёте… и возможно, перестанете меня презирать…»

Лабрадора всё нет. Наверное, уже не придёт. Что ж, значит, он занят чем-то более важным, чем душевные беседы за стаканчиком доброго вина. Хакурен вспомнил, что несколько дней назад припрятал одну бутылку. Мысленно похвалив себя за запасливость, юноша достал вожделенный напиток и свинтил крышку.
«Учитель снова накажет. Господин Кастор терпеть не может видеть меня пьяным… Впрочем, даже если я и не стану пить, то накажет всё равно – обязательно найдётся другая причина!»
Зажмурившись, почти не ощущая вкуса, Хакурен пил вино как лекарство – лекарство от душевной боли. Ополовинив бутылку, он наконец почувствовал себя лучше: отчаяние отступало, сменяясь тупым безразличием. Приятный шум в голове успокаивает, расслабляет, усыпляет…
- Ты снова пил, Хакурен?! – суровый голос учителя вырывает сознание из мира полусонных грёз.
- Господин… - ученик пытается изобразить улыбку.
- Я кому сказал не притрагиваться к этой мерзости?! – Кастор щедро одаривает Хакурена затрещиной, - Я твоему дружку Лабу глаз вырву за то, что он приносит тебе вино!
- Лабрадор ничего мне не давал. Я сам стащил у него одну бутылку. Так что, если вам не терпится поколечить кого-нибудь, можете вырвать глаз мне, - Хакурен и сам не понял, как ему удалось произнести вслух нечто настолько дерзкое, но…
«Безразлично…»
- Ты ещё и воруешь?! Что за мальчишка! – Кастор, похоже, не на шутку рассвирепел, - На тебя же смотреть противно! Когда ты успел так опуститься?!
«Не боюсь… мне всё равно…»
- Это вы сделали меня таким, - тихий, лишённый эмоций голос, - это вы меня испачкали!
- А не сам ли ты хотел быть испачканным?! – рука учителя грубо хватает Хакурена за волосы и стаскивает с подоконника, - Посмотри на себя, ты же на ногах еле держишься! А ну-ка марш в душ, и чтобы я тебя не видел, пока не протрезвеешь!
Отталкивает от себя с брезгливостью, почти с презрением. И Хакурен, не удержавшись на ногах, падает. Но вместо того, чтобы пытаться встать, сидит на полу, и…
…смеётся? Нет. Не может смех звучать так безумно и страшно.
- Жалкое зрелище… Верно, учитель?
Кастор молчит, лишь смотрит на ученика с бездушной холодностью.
- Кажется, вы во мне ошиблись! Послушный мальчик Хакурен Оук, глупый в своей наивности, весь такой – с душой нараспашку! Где он теперь? Да нет его больше! Господин Кастор, признайтесь… вы ведь больше любите кукол, чем людей? И поэтому, чтобы полюбить малыша Хакурена, вам нужно было сделать и его своей куклой?!
Кастор одним резким движением ставит ученика на ноги:
- Ты слишком много болтаешь.
Кожа юноши холодна, но где-то глубоко внутри, кажется есть ещё горячая искорка… Последняя капля, самая сладкая, самая вожделенная! Тепла – всего на один вдох, но больше сейчас с мальчишки всё равно не возьмёшь… Глаза – как у ягнёнка на бойне. Ждёт наказания за неслыханную дерзость.
«Мальчик мой, ты и так наказан! Куда уж больше…»
Холодные бледные губы не ждали поцелуя. Удара наотмашь – возможно, но не этой беспричинной и такой волнительной нежности. Хакурен не мог вспомнить, когда в последний раз учитель был с ним ласков – давно, очень давно… Тело реагирует на поцелуй как всегда, ответной страстью, желанием сторицей вернуть своему властному любовнику эту неожиданную нежность. И совершенно всё равно, что от жарких прикосновений губ учителя становится невыносимо холодно. Сердце скачет бешенным галопом, пытаясь хоть немного разогнать кровь по озябшему телу, но бесполезно… Кажется, Хакурен сейчас не удивился бы, увидев на своей коже иней.
- Господин Кастор, прошу вас… - юноша прервал поцелуй, - Отпустите меня домой!
- Что это значит? – учитель не поверил собственным ушам.
- Слишком холодно… мне кажется… я долго не выдержу… я уже на пределе…
Удар кулаком в живот заставляет Хакурена согнуться пополам и застонать от боли.
- Ты решил меня бросить, неблагодарный сучёнок?! – лучше бы Кастор кричал, но – нет. Его тихий и абсолютно спокойный голос внушает настоящий ужас. – И это в тот момент, когда я особо остро в тебе нуждаюсь?! Почему все, кто мне хоть сколько-нибудь дороги, отворачиваются от меня?! Фрау ненавидит, Лабрадор, похоже, считает сумасшедшим, а Розетта готова топить каждого, кто косо глянет в мою сторону! Давай, родной, предай меня ещё и ты! Мой ученик! Последний, кто, казалось, мне верен!!! – многозначительная, убийственно долгая пауза, - Впрочем, если тебе здесь так уж плохо, то уходи прямо сейчас.
Кастор отвернулся, всем своим видом демонстрируя, что не станет мешать.
- Вы серьёзно? То есть… простите меня… - Хакурен разрывался между двумя желаниями: бежать без оглядки, пока хозяин живых кукол не передумал, или обнять его крепкие, бессильно опущенные плечи, чтобы хоть как-то утешить.
Кастор молчал. Лучше бы ударил, честное слово! А потом взял бы за шиворот и вышвырнул за дверь, как нашкодившего котёнка… Или наоборот, встряхнул бы от души, чтобы вся дурь из головы повылетала, утащил бы в спальню и отодрал как следует. Но – нет. Молчит. Видимо, хочет, чтобы Хакурен решил сам – уйти ему или остаться.
- Господин Кастор, вы правда меня отпускаете?! Я действительно могу уйти?.. – где-то в глубине груди зашевелилась крошечная надежда: а вдруг не шутит? А вдруг позволит покинуть церковь на самом деле?..
Молчит. Лишь ссутулился ещё сильнее. Наверное, даже тираны способны чувствовать горечь потерь… Возможно, Хакурен когда-нибудь потом пожалел бы о своём необдуманном поступке, но сейчас ноги сами несут его к выходу – прочь из золотой клетки!
Вдруг что-то захлёстывается вокруг щиколотки, тугие тонкие нити, до боли впивающиеся в кожу.
- Ничего не забыл?
Резкий рывок – и Хакурен падает на пол. Кажется, нос разбил, но совершенно не заметил этого, во все глаза уставившись на пучок нитей зайфона Кастора, опутывающий ногу.
- А как же попрощаться? Поблагодарить? Прав был Фрау, ты всего лишь хитрая шлюха, которой нужны подарки и протекция! Но как только у меня появились проблемы, ты позорно бежишь прочь?!
Нити ползут вверх по лодыжке, смыкаясь мёртвой хваткой, царапают, обжигают. Хакурен в ужасе пытается вырваться, хотя и понимает: бесполезно. Ему уже доводилось видеть зайфон учителя в действии, но он и представить не мог, что однажды ощутит его на себе!
- Ты пустышка, Хакурен. Почему я раньше этого не понимал?!
Новая порция нитей хлещет как плеть, превращая безрукавку в ворох меховых лоскутков, и так же легко вспарывая кожу на беззащитной спине. Но Хакурен ни единым вздохом не выдаёт страха и боли, стиснув зубы и сжав кулаки.
- Плачь! Кричи! Ну же!!!
Нити проникают под одежду всё глубже, ощупывая равнодушным касанием каждый сантиметр кожи, грозя рвать плоть и дробить кости с той же лёгкостью, с которой злые дети ломают игрушки. Хватают за руки, туго связывая запястья. Ползут по горлу, готовые затянуться петлёй. Струятся по лицу, оставляя глубокие кровоточащие царапины. Но по-настоящему страшно Хакурену стало, когда нити достигли паха… Захлестнув колючим кольцом беззащитную плоть, они медленно сжимают её, и свет в глазах меркнет от яркой вспышки боли.
- Господин… Кастор… прошу… вас… - стонет Хакурен сквозь сжатые зубы, силясь освободить руки из плена нитей зайфона учителя.
Кастор подтягивает ученика ближе:
- Если ты и уйдёшь от меня, то только на тот свет. И не раньше, чем я тебе это позволю!
Рывок – и нити, вспарывая кожу, отрывают от пола безвольное тело. Хакурен повисает на них словно нелепая марионетка, почти задыхаясь, почти обезумев от боли и ужаса. Впору молить о пощаде, но сил не хватает даже на стон. С трудом сфокусировав взгляд на равнодушном лице учителя, Хакурен одними губами шепчет: «Простите меня…», и бесконечная космическая пустота поглощает его сознание.

«Зачем ты так сильно разозлил меня, несносный мальчишка?! Хакурен… глупый… ты же сам во всём виноват!»
Перестарался. Снова перестарался! Подавить ярость. Успокоиться…
Бесформенная куча окровавленных тряпок. Неужели это не-пойми-что совсем недавно было милым и послушным юношей?!
«Я сошёл с ума… определённо… я болен…»
Кровь, всюду кровь. Словно в кошмарном сне. Проснуться бы и увидеть рядом с собой своё светловолосое чудо, трогательно прижимающееся к плечу…
В ушах звенит голос Фрау:
«Самые красивые вещи на свете, обычно хрупки. Если тебе посчастливилось заполучить столь безупречную игрушку как Хакурен, то не сломай её. Заклинаю тебя, Кастор, не сломай! За каждый упавший с его головы волос, за каждую его слезу, ты заплатишь мне собственной кровью»
- Что ж, Зехель… Думаю, я готов к войне. А как насчёт тебя, самоуверенный выродок?!
Кастору вновь с трудом удаётся погасить приступ ярости. Хладнокровие и трезвый рассудок нужны сейчас как никогда. Почему же так тяжело собраться с мыслями, почему бесполезные эмоции хватают за горло?!
Слух улавливает тихий стон.
Хакурен?..
Слабо, но дышит. Живой… Поразительно. Живой! Но долго ли протянет? Кровь сочится отовсюду. Совсем холодная. Почти ледяная. Невозможно. Нереально!
Разумнее было бы добить – всё равно ведь не жилец. Почему же никак не хватает решимости загасить искорку, еле теплящуюся внутри?.. Что ощущает учитель, у которого на руках умирает его ученик? Боль, растерянность… Нет. Не стоит даже пытаться передать это словами.
Как глупо… как нелепо… искать и не находить в себе силы принять роковое решение. Впервые в жизни ощущать беспомощную растерянность и бессилие перед неизбежным. Воля предаёт. Куда подевалось хладнокровие, которым по праву всю жизнь гордился?! А в голове раненой птицей бьётся лишь одна, такая несуразная, такая иррациональная мысль:
«Живи, прошу тебя, малыш! Живи!!!»

Кулак с грохотом обрушивается на дверь домика Лабрадора. Открывает Видо, и дежурная улыбка вежливости на его лице моментально меняется на гримасу ужаса:
- Господин Кастор? Что произошло?!
- Уйди с дороги, мне нужен твой учитель!
Видо еле успел отскочить в сторону, чтобы не быть сбитым с ног Кастором, который ворвался во внутрь, внося на руках бездыханного Хакурена.
- Видо, к нам кто-то пришёл? – Лабрадор выглянул из соседней комнаты, и, увидев неожиданного гостя, враз оценил ситуацию, - Замучил, значит? Кастор, ты свинья! Мне стыдно, что я считал тебя своим другом!
- Ты сможешь помочь?! Я не знаю никого, кто бы владел лечащим зайфоном лучше тебя! – Кастор готов был стерпеть оскорбление, слишком многое сейчас зависело от одного-единственного ответа.
- Не знаю, не уверен. Но сделаю всё возможное. Клади сюда, - Лабрадор указал на низкую софу, - А сам уходи. Не желаю видеть здесь твою рожу.
«Припомню я тебе позже это хамство» - подумал Кастор, но всё же вышел в сад. Теперь остаётся только ждать.

Лабрадор изо всех сил старался сохранять спокойствие. Не должен лекарь волноваться в тот момент, когда от его действий зависит чья-то жизнь, тем более, жизнь друга. И конечно же, нельзя проявлять эмоций перед учеником, который и сам уже еле сдерживает панику. Но почему же так хочется плюнуть в лицо извергу, который посмел совершить подобное зверство?!
Стоп. Нельзя злиться, приступая к работе.
- Видо, - позвал Лабрадор, - Будешь помогать мне. Считай, тебе выпал шанс применить на практике всё, что ты слышал от меня.
- Да, учитель, - юноша был бледен и взволнован, но решителен в стремлении оказать помощь.
- Первым делом нужно оценить, насколько опасны раны Хакурена. Бери ножницы и разрежь его одежду.
Впрочем, резать было почти нечего – после расправы Кастора, на юноше остались одни лоскуты… Лабрадор тихо пробормотал заклинание, останавливающее кровь, пока Видо освобождал бездыханное тело от остатков одежды.
- Что скажешь? – обратился провидец к ученику.
- Выглядит всё это ужасно, да… - Видо старался изо всех сил придать голосу уверенности, но дрожь выдавала его волнение, - Но ни одна из ран Хакурена не смертельна. Меня беспокоит кое-что другое. Господин Лабрадор, почему он такой холодный?
- Потому что Кастор плохо с ним обращался, - провидец многозначительно посмотрел на ученика, мысленно задавая вопрос: «Ведь ты понимаешь, о чём я?». На что Видо так же, одним взглядом, ответил: «Кажется, понимаю», а вслух произнёс:
- Хакурен жив, но ему не хватает сил вернуться обратно. Он слишком истощён.
- Его нужно согреть, Видо. Сделай это так… как ты согреваешь меня.
Ученик густо покраснел, но с приказом учителя спорить не стал. Он наклонился над бездыханным Хакуреном, и припал к его губам долгим нежным поцелуем.
Лабрадор не сдержал вздоха умиления:
- Как же вы здорово смотритесь вместе!
- Не смущайте меня ещё сильнее, учитель! – Видо, хмурясь, прервал поцелуй.
Мёртвенно-бледные губы Хакурена постепенно розовеют. Лабрадор позволил себе вымученную улыбку: будет жить… согрелся…
- Расслабься, Видо! Неужели целовать малыша Оука было так неприятно? Ладно, не отвечай. По твоему лицу и так ясно, что ты об этом думаешь… А теперь займёмся порезами.

«Свет… Свет отовсюду…
Так легко… будто отрываешься от земли, и невесомым пёрышком отдаёшь себя воле весёлого свежего ветра. Не смотреть назад – там лишь боль, страх, отчаяние… Там, где запачканный кровью паркет, где человек-без-сердца сходит с ума над растерзанным телом юноши. Ледяные оковы холода больше не держат душу, заставляя её рыдать в нечеловеческом страдании. Уютно свернувшись калачиком, она дремлет в чьих-то больших, тёплых, всепонимающих ладонях…
- Как ты жил, Хакурен? – спросит Лорд Небес.
- Не знаю… мне кажется, я и не жил вовсе, - ответит душа, - возможно, я спал и видел страшный, очень страшный сон …
- Значит, просыпайся и живи! – ладони разомкнутся, и душа снова вернётся в поднебесный мир. Исполнить неисполненное. Окончить неоконченное. Прожить непрожитое…»

Ощущение тела просыпаются постепенно.
Запахи – ладан, полынь, виноград… Лаб здесь?
Звуки – приглушённый шум ветра, чьи-то тихие голоса. Один из них – точно принадлежит Лабу.
Осязание… Будто лежишь голым на мягком бархате. И, что странно, не ощущаешь холода!
Открыть глаза. Сфокусировать зрение. Из тумана вырисовывается знакомая сиреневая шевелюра.
- Лаб!!! – Хакурен пытался было резко вскочить, но со стоном повалился обратно на софу: раны затянулись, но тело ещё хорошо помнит прикосновения нитей зайфона Кастора.
- Да-да, мы тоже очень рады тебя видеть, только пока не дёргайся, - Лабрадор лучезарно улыбнулся.
- Думаю, тебе подойдёт моя одежда, - Видо протянул Хакурену свёрток. – Надевай, а то замёрзнешь.
- Замёрзнет – снова согреем. Верно, Видо? – Лабрадор многозначительно посмотрел на ученика, а тот покраснел так, будто Лаб сказал что-то неприличное.
- Спасибо конечно, что спасли, но толку-то?.. – Хакурен опустил ресницы, - Господин Кастор из меня теперь жилы вытянет за то, что я чуть не погиб без его разрешения!
- Можешь об этом не беспокоиться, - произнёс Лабрадор очень серьёзно.
- Мне хочется верить тебе, Лаб. Честно, очень хочется, но… - Хакурен встал и начал одеваться, - Но наивный малыш Оук сегодня умер.
Заметив на столике ножницы, Хакурен, повинуясь непонятно откуда взявшемуся порыву, взял их в руки, на секунду задумался, и, собрав волосы в пучок, коротко обрезал их. Лица обоих лекарей вытянулись от изумления.
- Хакурен, зачем?! Такую красоту испортил! – Лабрадор отобрал у друга ножницы.
- А мне кажется, неплохо получилось, - отозвался Видо, - Теперь ты наконец похож на мужчину, а не на фарфоровую куколку. Позволишь подправить? Я умею, честно. С детства брата стригу – и вроде бы неплохо получается.
Видо задорно защёлкал ножницами, уже начисто позабыв о пережитых волнениях.
- Господину Кастору всегда нравились мои волосы, - тихо, будто ни к кому не обращаясь, произнёс Хакурен, - Я тут подумал… если я срежу их, может, учитель потеряет ко мне интерес?..
- Я же сказал, ни о чём не беспокойся, - Лабрадор сдвинул тонкие брови, - Видо, заканчивай быстрее и беги за Фрау. Перед лицом всех богов клянусь: я не хотел их поединка! И многое отдал бы, чтобы помешать ему состояться. Но судьбу не обманешь. Увы, я поздно понял это… Чего стоят слова, уговоры, против силы, которую способна остановить лишь другая сила?! Кастор уже давно за чертой, отделяющей мир людей от мира, где царит хаос и безумие. И во тьме собственной души, он вряд ли уже найдёт дорогу назад…

Кастор едва заметно нахмурился, когда мимо него пробежал ученик Лабрадора.
«Нет сомнений, этот умник послал пацана за Фрау. Естественно, Лаб не из тех, кто загребает жар собственными руками… Что ж. Неизбежного не избежать. Я готов. Я давно готов…»

Фрау, лишь увидав запыхавшегося от бега Видо, сразу всё понял. И тут же последовал за юношей, не тратя времени на расспросы – по дороге он сам всё расскажет. Ученик Лабрадора сбивчиво, волнуясь и путаясь, говорил о страшных вещах… но вполне очевидных и ожидаемых: Кастор, окончательно обезумев, учинил расправу над Хакуреном, который лишь чудом остался жив. Фрау до боли сжал кулаки: ярость кружит голову, лишая способности мыслить. Сделать больно этому хрупкому мальчику – как такое вообще возможно?! Фантазия вновь нарисовала перед глазами бесстыдную картину: обнажённый Хакурен соблазнительно потягивается среди шёлковых простыней…
«И его кожа, наверное, пахнет ландышами… Стоп. Как не вовремя снова эти мысли! Я иду на смертельный поединок с человеком, который много лет был моим другом, мечтая о его любовнике?! Бред, бред!!! Выбросить из головы этого мальчишку, хотя бы на время… Хотя бы пока всё не кончится – так или иначе.
Лаб, похоже, решил больше не вмешиваться. Наконец даже он понял, что Кастора иным путём не остановить. Значит, время пришло. Сегодня кто-то из нас двоих не вернётся с этой войны. Ты не оставляешь мне выбора, Кастор. Мой друг, мой соперник, мой враг. Я остановлю тебя! Клянусь, остановлю!»

- Что сейчас произойдёт?! Отвечай, я уверен, ты знаешь!!! – Хакурен в панике. Кажется, ещё немного, и брызнут слёзы.
- Дождь собирается. Может даже, будет гроза… - Лабрадор тревожно смотрит в окно.
- Ты же провидец! Ты всё знаешь наперёд!!! Лаб, умоляю, не молчи!
- Хакурен, прекрати истерику. Я бы ответил. Но тебе мой ответ не понравится. Просто успокойся и жди. Мы ничем не сможем помочь. И не станем пытаться. Это их поединок. Только их!
Когда первые капли дождя застучали по стеклу, в домик вбежал запыхавшийся Видо:
- Господин Лабрадор… начинают!

Они встретились на вершине холма, под угрожающе-тёмным пасмурным небом. Равные по силе противники. Один – бесстрастен и, как всегда, подчёркнуто спокоен. Глаза второго пылают ярко-синим холодным огнём гнева. Оба молчат: стоит ли начинать беседу с человеком, которого пришёл убить?.. Минуту стояли друг напротив друга, будто ожидая сигнала. Молния ослепительной вспышкой расколола небо, и противники атаковали одновременно.
Хлынул дождь, и оглушительный грохот грома прокатился над землёй. Коса, бесшумно выскользнувшая из запястья одного из противников, с лёгкостью отбивает первую атаку, рассекает тончайшие, едва заметные в сгущающейся тьме нити. Под ногами скользит мокрая трава. Капли дождя, смешанные с потом, текут по лицу. Выпады, каждый из которых мог бы оказаться смертельным, уходят вникуда, и хищное лезвие, в котором отражаются вспышки молний, лишь вспарывает мокрую землю. Плети зайфона со свистом хлещут воздух, не в силах дотянуться до слишком быстрой цели. Противники равны и всегда были равными. Оба одинаково сильны и выносливы. Оба не ведают сомнений и страха. Оба – почти боги… Помочь победить кому-то из них может только удача.

- Мы должны, Лаб, пойми – должны помешать им!!! – Хакурен ощущает, как настоящая паника подкатывает к горлу, - Ведь иначе, господин Кастор убьёт господина Фрау!!!
- Сиди здесь и не дёргайся! – Лабрадор встал в дверном проёме, закрывая собой выход, - Я больше ввязываться не стану. Потому что от моего вмешательства всегда только хуже! Вспомни, с чего всё началось: я угостил тебя вином, решив, что это поможет тебе стать смелее и сделать первый шаг навстречу Фрау. Но тут появился Кастор, задавил тебя авторитетом, и ты решил, что лучше уж синица в руках, чем обожаемый до дрожи, но почти недосягаемый журавлик! А в итоге – к каким последствиям привело моё вмешательство?! Может, мне изначально не стоило пытаться идти против судьбы?!
Видо удивлённо уставился на Хакурена:
- В смысле… обожаемый журавлик… Кажется, я чего-то не понимаю.
- Всё ты понимаешь! То, что малыш Оук влюблён в Фрау, заметно даже из космоса! – Лабрадор уже и не пытался скрыть свою взволнованность.
- Прекратите обсуждать мои чувства так, будто меня здесь нет! – Хакурен решительно встал, - Выпусти меня, Лаб. Если ты не хочешь остановить резню, то это сделаю я.
Лабрадор бессильно опустил плечи:
- Неужели ты не можешь понять… Твое присутствие лишь сделает Фрау уязвимым… - горько вздохнул и отошёл в сторону, - Впрочем… поступай, как желаешь.
И Хакурен, не помня себя от волнения, выбежал под тёмное грозовое небо, под дождь, хлещущий по горячему от румянца лицу, навстречу своей самой большой ошибке…

Поединок. Смертельный бой. Есть ли для мужчины более достойное занятие, чем, отстаивая свою правду, обагрить кровью врага поле брани – или погибнуть самому, не запятнав чести презренным страхом за собственную жизнь?.. А уж за не-жизнь и подавно не стоит опасаться! Грош цена этому безрадостному существованию, отравленному бесконечным внутренним холодом.
Потому не дрогнет рука, мечущая смертоносные нити.
Потому не дрогнет рука, сжимающая хищную косу.
Выпад на выдох, на вдох – уворот. Безупречно чёткий ритм. Они всегда сражались именно так, но прежде – спина к спине, защищая друг друга. Теперь же, коса звенит и сыплет искрами, рассекая зайфон противника, кровожадно целит в покрытое шрамами горло. Но, не может достать, путаясь в дикой пляске обманчиво тонких нитей.
Один – пьяный от ярости и безудержного веселья кровавой потехи.
Второй хладнокровен и невозмутим.
Неутомимые. Равные.

«Успеть! Только бы успеть!»
Сердце разрывается от тревоги. Коленки предательски дрожат, готовые подогнуться на каждом шагу. Хакурен остановился чтобы перевести дух, у подножия высокого холма: слабость после ранений даёт о себе знать. Всего полминуты отдыха, и нужно бежать дальше, вверх по склону, не позволяя себе даже мысли о том, что силы вот-вот покинут слабеющее тело. Туда, где два тёмных силуэта движутся будто в танце, изящно и грациозно, завораживающе красиво… Хакурен невольно залюбовался дуэлянтами: просто не верилось, что каждый безупречно чёткий выпад, может оказаться для кого-то из поединщиков смертельным.
«И всё же… один из них не вернётся с этого боя!»
Мокрые плащи треплет ветер. Никогда Хакурен не видел ничего более прекрасного, чем два самых дорогих ему человека, сражающиеся друг с другом. Руки, одинаково хорошо умеющие ласкать и наказывать, сплетают нити зайфона в хитроумную сеть, готовую смять, разорвать на части, сильное, безупречно грациозное тело противника. Неужели снова успеет защититься?.. Или…
- Господин Фрау!!! – Хакурен не выдерживает, бросается вперёд, в круг истоптанной травы, почти под ноги дуэлянтам.
Коса замирает в воздухе, не достигнув цели, и нити, тугим кольцом схватившись за её древко, вырывают оружие из крепких рук хозяина. Но Фрау кажется, даже не заметил этого. В его пьяных от азарта битвы глазах появляется ужас… не за свою жизнь, а за этого глупого и чертовски соблазнительного мальчишку, который так не вовремя здесь очутился.
- Отойди! Тут опасно! – кричит Фрау, отталкивая Хакурена в сторону, закрывая его собой от удара смертоносной плети.
Безоружный, Зехель теперь может лишь принять смерть не пряча лица, с высоко поднятой головой, гордо выпрямив спину. Последний ход за Фестом. Нити зайфона, словно сотня тончайших стрел, бьют навылет в ничем не защищенную грудь поверженного и признавшего своё поражение противника.
Не больно. Лишь какое-то мучительное жжение внутри…
Полный неподдельного ужаса вопль Хакурена, где-то совсем близко, прямо над ухом. Раскаты грома и шум дождя. Довольное урчание косы, приветствующей нового хозяина.
Свет…

Свет. Яркий, слепящий, горячий. Больно режет глаза, заставляя жмуриться.
- Ты не справился, Зехель, - звучит суровый голос откуда-то сверху.
Фрау с трудом открывает слезящиеся от яркого света глаза и видит себя, стоящего на коленях у высокого трона Лорда Небес.
- Вот так встреча… Не думал, что увижу вас так скоро, - епископ склоняет голову в поклоне.
- Ты не справился, Зехель, - повторяет Лорд Небес, - Ты не сохранил артефакт, который я доверил тебе.
- Коса?.. – Фрау силится вспомнить: мысли будто в тумане, - Да… она у Феста.
- Как вам в голову пришло сражаться друг с другом?! Те, чьё единство бережёт мир от хаоса и упадка?! Те, кто должны стоять рядом, плечом к плечу в битве с тьмой, а не устраивать бессмысленные дуэли?! Ты разочаровал меня, Зехель. Очень сильно разочаровал!
- Но послушайте, Лорд!.. – Фрау немного растерялся от обоснованных, но таких несправедливых обвинений, - У меня были причины вступить в поединок с Фестом!
- Выяснить наконец, кто из вас сильнее, это ты называешь причиной?!
- Нет! – Фрау снова почувствовал подкатывающую к горлу ярость, - Фест шагнул во тьму, и я должен был его остановить! Неужели стоило позволить ему и дальше издеваться над своим учеником?! Разве добродетельно – причинять страдания беззащитному мальчишке?! Ответьте, Лорд, я должен был видеть всё это и не вмешиваться?!
Бог сурово сдвинул брови:
- Мне нет дела до мирской суеты. Мне не интересны твои оправдания. Ты потерял Косу Ферлорена, и именно потому ты здесь. Отныне я доверяю артефакт на хранение Фесту. Он взял Косу в бою, и по праву может владеть ей. А ты не достоин больше быть сосудом души Зехеля. Возвращайся на землю, человек. Дарю тебе всего одну ночь, попрощайся с этим миром как следует. На рассвете тебя не станет.
Каждое слово – приговор. Увы, с Богом невозможно спорить. И всё же…
Фрау поднял глаза, дерзко глядя в бесстрастный лик Лорда Небес, мимолётно отмечая про себя, что Он и Кастор чем-то неуловимо схожи:
- Опомнитесь, Лорд! Ведь моя вина лишь в том, что я защитил человека! Разве не этим должны заниматься Семь Душ?
- Ты совершенно ничего не понимаешь! Прочь отсюда! Не оскверняй низкой ересью это святое место!
Властный взмах длани Лорда Небес сбрасывает провинившуюся душу вниз, на мокрую от дождя землю, где хрупкий, коротко стриженый паренёк плачет в голос над распластанным на траве телом.

- Хакурен?.. – Фрау открывает глаза. Дождь кончился и глухая, какая-то нереальная тишина окутала мир, разрушаемая лишь громкими всхлипами, - Что с твоими волосами?
Юноша таращит красные от слёз глаза, не сразу осмеливаясь поверить в реальность происходящего:
- Господин… Фрау?.. Вы живы?! – и снова задыхается от рыданий.
«Ну что за мальчишка…»
- Интересно… И как же тебе это удалось? – Кастор склоняется над поверженным противником, настороженно держа перед собой косу.
- Наверное, я из тех людей, которых смерть и сама боится, - Фрау встал, - Тебе, Кастор, просили передать: Косу можешь оставить себе. По праву победителя. Ну а с меня, пожалуй, хватит и утешительного приза. Я ухожу, и забираю Хакурена с собой.
- Что ж… - Кастор хитро улыбнулся, - Отдать пацана в обмен на Косу Ферлорена! Клянусь, такой выгодной сделки я ещё ни с кем не заключал!
За тонкими линзами очков не скрыть тоски. Да уже и не нужно. Маскарад окончен, маски сняты. Лучше поздно, чем никогда, понять: люди – не куклы. Когда ломаются люди, им очень больно.
С куклами проще: можно нарисовать на фарфоровом личике улыбку, и поверить, что марионетка счастлива. И, всего лишь дёргая за нитки, заставить её танцевать – только для тебя, и она, сколько бы ни плясала, никогда не почувствует усталости. Тоска не живёт в набитой опилками груди. Даже если случайно сломаешь свою куклу, она по-прежнему будет улыбаться тебе нарисованной улыбкой. Такой приветливой, такой фальшиво-искренней.
Люди иногда так похожи на кукол: позволяют манипулировать собой, сами стремятся попасть в руки умелого кукловода. Надеясь, что новый хозяин будет обращаться с ними очень бережно… А получают в итоге лишь право безвольно повиснуть на нитках, контролирующих каждый шаг человека-марионетки.
Но кто виноват, что иногда так происходит?.. Ведь одни люди желают подчинять, другие – подчиняться. И будто бы находят они друг в друге гротескное подобие гармонии… если только можно назвать гармонией нечто столь уродливое.
Нет.
Кастор жалел лишь об одном: он слишком поздно, только сейчас, понял разницу между кукольной, кокетливой, льстивой улыбкой Хакурена, которой он так щедро баловал хозяина, и той искренне счастливой, что озаряет лицо юноши каждый раз, когда он смотрит на Фрау.
«Не кукла. Не моя кукла. Я должен тебя отпустить, Хакурен… Уходи. Поверь, я не помешаю. Уходи быстрее. Не дай мне времени одуматься и снова совершить всё ту же ошибку!»
Но вслух Кастор не сказал ни слова. Отвернулся и зашагал прочь, совершенно не испытывая радости от победы над давним соперником. Коса, окончательно признав нового хозяина, врастала в его правую руку. Но Кастор не чувствовал боли. Вернее, та боль, которую он ощущал, не имела к Косе никакого отношения.

По размытой дождём дороге идут два человека. Не родные, не друзья, ничем не связанные друг с другом люди. Юноша болтает без умолку и выглядит абсолютно счастливым. Мужчина же молчалив и мрачен. Погружённый в свои мысли, он даже не замечает болтовни своего спутника.
«Ну что ж, Лорд… я выполнил вашу волю и снова вернулся к жизни. И даже успел сделать то, что посчитал правильным – забрал у Кастора его игрушечного мальчишку. Теперь лишь нужно увести его подальше и убедить вернутся к родителям. Так Хакурену будет лучше. Иначе выйдет, что я зря себя погубил, защищая его. Нет. Помешать их воссоединению с Кастором – это последнее, что я смогу для него сделать. Впрочем, мальчишка кажется и сам рад, что я увёл его с собой. Не удивительно, ведь ему крепко досталось… И всё же, чертовски интересно – что же случилось с его волосами?»
- Это Кастор тебя постриг? – неожиданно спросил Фрау, и Хакурен удивлённо уставился на него, замолкнув на полуслове.
- Нет, это Видо! Вернее… сначала я сам. Но у меня не очень хорошо получилось, - выдавил из себя юноша, - Господин Фрау, вам не нравится?
- Мне всё равно.
Экс-епископ отвернулся, равнодушным взглядом окидывая окрестности. Но потом всё же добавил:
- Ты стал будто взрослее.
- Сказать по правде, я и чувствую себя немного взрослее… Господин Фрау, зачем вы забрали меня с собой?
«И что я должен ответить? Что таким образом снова пытаюсь защитить тебя от Кастора?..»
- Какие у тебя планы на будущее? Чем собираешься заниматься? – Фрау перевёл разговор на другую тему.
- Как чем?! Вас сопровождать, конечно!
«Эх, знал бы ты, как недолго тебе суждено меня сопровождать…»
- По земным дорогам – за вечным светилом. Вечным – и от этого совершенным… Недосягаемым – и потому желанным… - тихо произнёс Хакурен, будто про себя, а не обращаясь к своему спутнику.
- Ты о чём? – что-то насторожило Фрау в этих словах.
- Я ушёл с вами, потому что так хотел. Если вы отреклись от епископского сана, значит, и мне больше в церкви делать нечего. Жаль, с Лабрадором, Тейто и Видо не успел попрощаться, но это даже к лучшему. Прощания… это грустно. Лучше так. Внезапно. Господин Фрау, знаете… я ведь решил стать священником, чтобы быть рядом с вами. Чтобы иметь возможность почаще видеть ваш свет.
- О каком ты свете всё время толкуешь?! Я меньше всего гожусь в образцы для подражания, - Фрау почувствовал раздражение, но, увидев в глазах Хакурена настоящую, искреннюю преданность, поверил: не врёт. Действительно так считает. И от этого ещё хуже.
- Я последую за вами, куда бы ни лежал ваш путь, - Хакурен продолжал, - А если вы всё же решите прогнать меня… тогда лучше убейте. Не хочу, не смогу жить, зная, что путеводная звезда больше не светит мне.
- Какой ты сложный! – Фрау еле сдержался, чтобы не выругаться в голос.
- Я не сложный, - произнёс Хакурен очень серьёзно, - Просто я и так наделал слишком много ошибок из-за того, что не всегда был искренним и слишком редко поступал по велению сердца.
«И как я должен это воспринимать? – думал Фрау, - Я когда-то помог его матери, но ведь это моя работа. Прямо ненормальная преданность. Хотя… может, наоборот, нормальная? Может проблема в том, что люди разучились помнить добро?..»

Вечереет. Холодный ветерок гуляет над полем. Не успевшая толком высохнуть одежда, совершенно не согревает. Фрау заметил, как Хакурен дрожит, зябко обхватив руками плечи:
- Замёрз?
Юноша несмело кивнул.
- Да и устал, наверное, - Фрау задумался, - До ближайшего города мы дойдём только к утру, а постоялые дворы в чистом поле не строят. Я бы развёл костёр, но после дождя мне вряд ли удастся найти что-нибудь сухое и способное гореть…
- А давайте разожжём воображаемый костёр! – Хакурен присел на обочину, и протянул вперёд ладони, будто грея их над огнём.
«Что за глупый ребёнок!» - подумал Фрау с досадой, от всей души сожалея, что не может помочь своему спутнику согреться.
- Я имею в виду… Господин Фрау, ведь у нас нет сейчас возможности разжечь настоящий костёр. А воображаемый – это чуточку больше, чем ничего…
- Возможно. – Фрау присел напротив. Он не страдал от холода. По крайней мере, не больше, чем всегда. Но усталость после поединка и многочасовой ходьбы давала о себе знать. Нет, конечно же, бывший епископ не станет дурачится подобно восторженному мальчишке, протягивая руки над воображаемым огнём. Но Хакурен смотрит на своего кумира так доверчиво…
«Эх, ладно. Порадую тебя. Мне не так уж много времени осталось, чтобы тратить его на никому не нужное упрямство»
Фрау протянул ладони вперёд, явственно ощущая всю нелепость этого действия, но он хорошо понимал, насколько Хакурену сейчас важно, чтобы ему подыграли.
«А я сейчас мог бы коротать вечерок в какой-нибудь таверне, с бутылкой водки в одной руке и красоткой в другой… Но вместо этого должен подыгрывать детскому лепету этого мальчишки! Моя последняя ночь на этом свете. Я трачу её на такие глупости?! Не могу поверить. Похоже, Хакурен плохо на меня влияет. Я стал слишком мягким. Впрочем… не всё ли равно теперь?..»
Хакурен дрожал, то ли от холода, то ли от нервного напряжения, но мужественно старался выглядеть расслабленным и спокойным. Выходило это у него, прямо сказать, не очень. Ведь он впервые остался наедине со своим кумиром, где-то между небом и землёй, в чистом поле, где за многие километры не сыщешь ни одной живой души... Хакурен украдкой посмотрел на Фрау: напряжён, не доволен. Наверное, игра в воображаемый костёр не очень-то ему интересна.
«Он делает это ради меня?..» - Хакурен поразился собственной догадке. Но от этой мысли ему стало чуточку теплее. И появилось непреодолимое желание поделиться этим теплом…

Их пальцы так близко… стоит лишь чуть-чуть протянуть руки вперёд, и Хакурен сможет коснуться своего кумира. От этой мысли становится страшно и сладко одновременно. Отчаянно краснея и не осмеливаясь поднять глаза, юноша легонько дотронулся до руки Фрау, мысленно умоляя не отвергать щедрое тепло, которым Хакурену так хочется поделиться.
«Тепло… - Фрау не может поверить собственному осязанию, - Ну что за мальчишка! Сам ещё так слаб, а, едва немного согревшись, уже пытается согреть меня!»
- Хакурен. Прекрати. Ты не должен этого делать. – Фрау попытался придать голосу максимум суровости, но получилось, кажется, не очень-то убедительно.
- Почему, господин Фрау? Ведь я всего лишь… я хочу помочь вам согреться! – Хакурен разочарован. Наверное, он совершенно не ожидал отказа. И всё же, рук не убрал…
- Почему?! Да потому!!! – Фрау больше всего на свете захотелось сейчас просто встать и уйти, куда угодно, лишь бы не видеть этой щенячьей преданности в глазах Хакурена, - Похоже, тебя общение с Кастором так и не научило соизмерять свои желания и возможности! Ты сейчас трупиком свалишься, если отдашь мне последнее тепло! Не могу я принять такой подарок, как бы этого ни хотел!..
- Господин Фрау… Знаете… господин Кастор всё же научил меня кое-чему полезному. – Хакурен задрожал ещё сильнее, сам не веря, что ему удастся сейчас произнести то, что задумалось, - И я думаю, вам бы понравилось моё мастерство. Позвольте мне любить вас, господин Фрау…
Мучительно длинная пауза повисла в воздухе. Пока Фрау отказывался поверить собственным ушам, Хакурен тихо умирал от волнения, ожидая услышать хоть какой-нибудь ответ.
Фрау наконец вырвал руку из тёплых пальчиков своего спутника. Мучительно хотелось напиться вдрызг. Подошло бы даже самое низкопробное пойло, годное лишь бродягам. Но где же его возьмёшь в этой глуши?! Фрау судорожно нащупал в кармане пачку сигарет: внутри оказалась последняя, да и та сломанная. Неудача за неудачей! Ни выпить, ни покурить, ни подраться… А ещё этот пацан со щенячьими глазёнками – ну что ему ответить?!
«Спасибо вам, Лорд, за подарочек! Неужели я должен провести свою последнюю ночь на этом свете, отмахиваясь от приставаний этого чудика?!!»
Пачка смята и отброшена в сторону. Молчать дальше уже просто невыносимо.
«Ну давай, скажи прямо в кукольную моську этого простака, что тебя не интересуют мальчишки. Разбей нахрен ему сердце! Ты и так всю жизнь думал лишь о других. Поступи по-своему хотя бы теперь – уходи. Пусть сидит тут, у своего воображаемого костра и думает о собственной никчёмности. Ни всё ли равно?! Уходи. И тихо, без свидетелей, сдохни на рассвете где-нибудь в этой грёбаной бесконечной степи, не заставляй мальчишку видеть твою смерть. Пусть лучше помнит тебя героем. Пусть помнит…»
- Хакурен. Пойми меня правильно. Я не такой, как Кастор. Я не могу и не хочу пользоваться твоей добротой. К рассвету мы доберёмся до ближайшего города, и оттуда ты отправишься домой, к родителям. То, что нам сегодня оказалось по пути, это ещё не значит, что я стану опекать тебя и дальше. Извини. Не стоит питать ложных иллюзий.
Фрау ожидал слёз, истерики, но Хакурен оставался спокойным, лишь покраснел ещё сильнее.
- Мои чувства к вам вовсе не иллюзии, – его голос не выражал абсолютно никаких эмоций, но Фрау знал: где-то глубоко внутри Хакурена бушует буря, - Впрочем… На самом деле, это не важно. Я был несдержан. Простите.
- Ну раз так… идём, что ли. Отдохнули немного, пора в путь.
Фрау встал и двинулся вперёд, не сразу заметив, что Хакурен не пошёл за ним, так и оставшись сидеть на обочине.
- В чём дело?!
Хакурен невидящим взглядом смотрел куда-то мимо Фрау. Неподвижно, подчёркнуто отстранённо.
- Если вы решили прогнать меня, то лучше убейте. Я говорил это вполне серьёзно.
Не сдержав гнева, Фрау отвесил Хакурену подзатыльник:
- Я не твоя мамаша, и не обязан тебя опекать! А сейчас заткнулся, встал и пошёл за мной!
- Господин Кастор тоже бил меня, когда ему казалось, что я слишком много болтаю…
Фрау ощутил жгучий укол стыда. Не стоило распускать руки, даже если мальчишка и заслужил. Бывший епископ, взяв Хакурена за плечи, бережно поднял с земли, ставя на ноги.
«Такой хрупкий… такой тёплый… тёплый…»
Голова кругом от ощущения горячей кожи под пальцами. И этот доверчивый, восторженный взгляд, молящий о любви, о ласке. Хакурен, в сущности, ещё такой ребёнок… Он просто устал от жестокости, от душной власти хозяина живых кукол. Всё, что ему сейчас нужно – немного нежности.
Немного нежности, чтобы спасти отчаявшееся сердечко.
«Моя последняя ночь на этом свете. Лорд, вы правда хотели, чтобы я провёл её именно так?!»

А не всё ли равно, если завтрашний день для Фрау уже не настанет? Он устало прикрыл глаза, наконец ощущая себя окончательно побеждённым. Бывший епископ точно знал, что сейчас произойдёт: Хакурен, поднявшись на носочки, поцелует его плотно сжатые холодные губы, безмолвно умоляя об ответной ласке… и Фрау ответит. Неистово, жадно, вдыхая щедро подаренное живое тепло, ощущая, как оно разливается по телу волной ни с чем не сравнимого блаженства.
Они опустятся в мокрую траву, срывая друг с друга одежду. На небосклоне в этот миг зажжется первая звезда.
Темно-синее, бескрайнее, безмолвное небо, раскинулось шатром над двумя людьми, сгорающими в огне внезапной страсти. Они не спешат – им некуда спешить, до рассвета ещё так много времени: достаточно, чтобы любить друг друга, но слишком мало, чтобы успеть об этом пожалеть. Вместо постели у них – целая степь. Но сырая колючая трава кажется мягкой периной для двоих, слишком поздно нашедших друг в друге Свет.
«Видите, Лорд? Если мне суждено хоть что-то ещё успеть, я сделаю этого мальчишку счастливым! Даже если его счастье продлится недолго, он заслужил любви! Впрочем, вы, Лорд, вряд ли поймёте, о чём я – вам же до мирской суеты дела нет!!!»
Тепло. Так много тепла, что оно льётся через край, падая горячими каплями в траву, течёт по коже, и два охваченных страстью тела скользят по нему, переплетаясь в первобытном танце. Их никто не увидит, кроме холодных звёзд, равнодушных к таким мелочам, как человеческие жизни. Между небом и землёй, в чистом поле – два человека. Им никто не помешает. Их никто не разлучит – до того момента, как первый луч солнца прочертит тёмный небосвод.
«Я не стану умолять о пощаде. Пусть живые дорожат своими жизнями, а мне уже давно безразлично – встречу я новый день, или кану в ничто, оставив по себе лишь горстку воспоминаний в памяти друзей и врагов. Видите, Лорд? Мне не страшно. Мне даже не грустно. Я счастлив, Лорд. Я любим. И потому, я смеюсь над Вами, над Вашим приговором, смеюсь Вам в лицо!»
Глаза Хакурена светятся настоящим, неподдельным восторгом. Наконец вознаграждён! Наконец рядом с человеком, о котором грезил всю жизнь!
«Наконец я стал для вас особенным, господин Фрау!..»
Сердце готово разорваться от счастья. Предельно… По земным дорогам – за вечным светилом. Но, упавшая с небосвода ярчайшая звезда, не жжёт ладони. Её Свет озаряет душу тихим сиянием, лечит измученное человеческой жестокостью сердце. Счастье. Нежность. Любовь.
«Спасибо, господин Фрау»
Хакурен засыпает, уткнувшись лицом в широкую грудь любимого. А Фрау ещё долго не сможет уснуть. Мерно вдыхая аромат коротко остриженных волос своего нежного, доверчивого и такого тёплого мальчишки, бывший Зехель до самого рассвета будет мысленно разговаривать с равнодушными к человеческой суете Небесами… Когда же первый луч солнца несмело прокрадётся сквозь тёмно-синий, украшенный россыпью звёзд, бархат небосвода, Фрау закроет глаза и крепко уснёт, чувствуя себя чуть ли не в первый раз за всю жизнь, спокойным, умиротворённым и счастливым.

Солнце, не по-осеннему тёплое и яркое, уже высоко поднялось над горизонтом. Где-то совсем близко, прямо над самим ухом, трещит кузнечик. Сухая травинка щекочет нос. Фрау чхнул, и… проснулся.
«Жив?!»
Не меньше этого неожиданного факта удивляло другое: Фрау по-прежнему бережно сжимает в объятиях своего юного любовника: Хакурен всё ещё спал, тихо посапывая и безмятежно улыбаясь.
«Как это понимать, Лорд? Я помилован?! И за какие же заслуги?..»
Но равнодушные Небеса, как всегда, не дали ответа. Впрочем, Фрау и не ожидал никаких откровений. Нечто важное произошло в эту ночь. Нечто самое главное. Иначе, как не объяснить это странное, незнакомое и тревожащее чувство?..
Фрау ощущал, как глубоко в груди, рождается и прорастает новое, живое сердце.

@темы: моё творчество